– Ну, не хочет она вообще читать! Представляешь?! – жалуется мне родственница на свою 10-летнюю дочку.

Я прицельно разглядываю дом. Газеты, номера популярных журналов, а книгами в нем и не пахнет. Правда, на полке в комнате девочки красовалось несколько новехоньких изданий сказок, что-то из программной классики, и, понятное дело, гаррипотеры в полном составе. Но и их, довольствуясь киношками, девочка отказывалась читать. Сам процесс этот был ей непривычен.

Когда и как пахнет книгами в доме?

Мы многое знаем о родовых библиотеках прошлого. Туда можно было, изловчась, пробраться и, схоронившась в недрах вольтеровского кресла, под учащенный метроном сердца почитать что-нибудь запретное, приговоренное безапелляционно взрослым тоном: «Тебе это еще рано, не поймешь».

 «Декамерон» Боккаччо, конечно, для 10-летнего его захватчика – книжка скучная, но зато там есть место, где подробно описано, как древние блудливые монахи, обманывая наивных богомолок, занимались с ними, ну, сами понимаете чем, называя это ритуалом «загонять дьявола в ад». Или «Жизнь» Мопассана, с той подробно описанной и шепотом пересказываемой друзьям постельной сценой, где муж в спальной сорочке и со свечой в руке пришел к жене ночью и тут такое началось… А, затем, заметно пополнив свой интеллект великими именами Джованни Боккаччо и Ги де Мопассана, просто почитать, чего душа просит, порыться во взрослых книжках, подробно разглядывая в Библии вечно тревожащие воображение гравюры Доре или роскошно изданный – зеленый с золотом – трехтомник Брэма, где все-все о животных, бесконечно вдыхая и на всю жизнь запоминая сей восхитительный запах книг.

 «…лучшие на свете шкапы с книгами...»

Многие из фанатично читавших в детстве и юности представителей моего поколения могут процитировать наизусть из «Белой гвардии» Михаила Булгакова, что же именно мерещились в бреду скарлатины маленькому дворянину Николке Турбину. Этот роман был для нас, тогдашних, не менее культовым, чем «Мастер и Маргарита». А мерещилась ему «бронзовая лампа под абажуром, лучшие на свете шкапы с книгами, пахнущими таинственным старинным шоколадом, с Наташей Ростовой, «Капитанской дочкой»…».

А продолжение этого колорита, символизирующего пиршество культуры и духовности в доме, помнится еще лучше: «… в комнате противно… когда абажур сдернут с лампы. Никогда. Никогда не сдергивайте абажур с лампы! Абажур священен. … У абажура… читайте – пусть воет вьюга…».

Это уже про преемственность поколений. Но, увы, оборванная в начале прошлого столетия, она еще как-то теплилась под этим абажуром под влиянием недорезанных дворян и разночинцев в постмещанских и прочих семьях так называемой советской интеллигенции, которая еще не по слухам знала, что обозначает это слово и изо всех сил старалась тому соответствовать.

Мне повезло – я родилась под абажуром. В доме читали и обсуждали прочитанное. Отдельной комнаты-библиотеки уже не было, но книг все равно было очень много. Целая стена книг, до потолка в два ряда, откуда выгребались запрятанные от меня подальше и Боккаччо, и Мопассан, и Золя, и многое-многое другое – вовсе уже без щекотливых сцен, а просто потому, что потребность читать была естественной и постоянной. Ну, как дышать, как есть и пить. Книжки зачастую выбирались интуитивно, пальцем в небо-страницу или по картинкам, потому что, несмотря на то что взрослые рекомендации предпочтения, конечно же, давались (детская часть библиотеки во многом состояла из унаследованных мною семейных книг), было приятно откопать что-нибудь стоящее самостоятельно.

Мама не уставала повторять, что в семь лет уже знала наизусть всего «Онегина», и ей, как Татьяне, «рано нравились романы, они ей заменяли все». Что ж, ее предпочтение воспитывала гувернантка, закончившая Смольный институт, а на мое маминого времени особо не хватало, она это объясняла тем, что «работала, как проклятая!!!». И потому мои читательские пристрастия воспитывали сами книги, населявшие дом. Романам вроде «Джен Эйр» и «Консуэлло» я предпочитала анархистско-индивидуалистскую литературу скорее мальчишечьего, чем девичьего интереса. Более всего меня привлекали герои – нарушители спокойствия, а потому изгои любого общества: Том Сойер и Гекльберри Финн, Буратино с Чиполлино, Гулливер, Тартарен, Мюнхгаузен, Тиль Уленшпигель и, конечно же, зачитанный мною до дыр Ходжа Насреддин Леонида Соловьева.

Путь чтения

Кто и каким образом меня научил читать – не помню. Но зато отчетливо вспоминаю свое ликование по поводу первой, самостоятельно дочитанной в пять лет, книги. Это был «Робинзон Крузо» Даниеля Дефо с полюбившимися на всю жизнь иллюстрациями Жана Гранвиля.

Вот еще одно очень важное и естественное для человека культуры свойство, привитое мне моим книжным домом – интерес к создателям. Привычка заглянуть в предисловие, чтоб узнать что-то о писателе, сочинившем для тебя такое; посмотреть, а кто же автор этих прекрасных иллюстраций; запомнить фамилию композитора понравившейся тебе музыки –  спасибо моим родителям за воспитанное с пеленок уважение к художнику, к творчеству.

Книги для меня всегда были поводом к размышлению, жизненными сценариями, путеводителями и руководством к действию. Прочитав в пять лет «Детство Никиты» Алексея Толстого, я совершила побег из дома, была обнаружена при попытке проникнуть на баржу (как большинство моих любимых героев я, конечно же, решила путешествовать по свету водным путем), за что, непонятая в своем высоком порыве, была банально выпорота отцом. Это не увеличило во мне желания посвящать родителей в бесконечные тайны своего фантазерского мира, что могло бы во многом сделать спокойней, да и интересней наши с ними отношения.

Но все дело в том, что в нашей семье при объединявшей всех любви к книгам не хватало одного очень важного звена – традиции собираться под абажуром и читать вслух друг другу.

Совместные путешествия вслух

Чтения вслух – это домашний театр, незабываемые интонации, совместные переживания, приключения, обсуждения и бесконечные репетиции различных вариантов притчевых, а значит – жизненных ситуаций. Здесь, под абажуром, под впечатлением прочитанного, вполне может возникнуть идея побега. Почему бы ни убежать из дома вместе с папой? Уйти, куда глаза глядят, как в гайдаровской «Голубой чашке», помните? В походную сумку положить яблоко с булкой – и налегке… А потом, соскучившись вдруг по маме, вернуться домой и, уютно усевшись втроем под знаменитым семейным абажуром, рассказать ей про наши дорожные приключения.

Но подобные путешествия возможны лишь тогда, когда родители очень хорошо помнят себя в детстве.

Память детства

Нет, иногда мне все-таки, конечно, читали, но не по доброй воле, а в результате моего изощренного шантажа. Например, заболев, я соглашалась на горчичники исключительно под рассказы Зощенко про Лелю и Миньку. С тех пор, совершенно не виноватый в том, что мне мало читали вслух, Зощенко, у меня всегда ассоциируется с болезнью и горчичниками.

Моей дочери, кажется, тут более повезло. Ей достался по наследству, как и положено эволюцией, уже несколько усовершенствованный абажур.

Я, сохранив свои детские книжки, читала их ей, рассказывая связанные с ними истории: и про Зощенко с горчичниками, и про «Детство Никиты» с побегом на баржу, и о происхождении некоторых, особо запомнившихся пятен на страницах, когда за обедом вместе с супом – так никогда не делай!!! – проглатывалась очередная любимая книжка, и тут вдруг, дрогнувшей рукой, в страшном месте… И о многом-многом другом. На ее счастье, я вообще очень люблю читать вслух, люблю театр слова, его окрас звучанием, разнообразие интонаций, удовольствие произнесения. Но главное – я помню, как мне этого не хватало в детстве.

По этому принципу я вообще строила свои отношения с ребенком.

Именно этого мне не хватало

Она тоже стала читать в пять лет. Как-то легко и естественно научилась. Я, показав способы складыванья букв и слов, читая ей, прерывалась под каким-нибудь очень важным предлогом на самом интересном месте. А когда возвращалась, то обнаруживала ее с книжкой в руках, пытавшуюся самостоятельно читать дальше. Но даже после того, как она освоила сей процесс, на протяжении всего ее детства и даже юности мы не бросили нашей привычки читать вслух друг другу и обсуждать прочитанное.

Чтение сделало меня авторитетной в ее глазах. Видя в моих руках книгу, она тут же совала в нее нос, несмотря на уверенья, что книга взрослая, научная, без картинок и вообще. Бывало, что на приставанья – почитай-почитай – я выдавала ей вслух то, что находилось у меня в руках. Таким образом, она, пятилетняя, слушала музыку стихов Пастернака и Мандельштама, а к стихотворению Цветаевой «Окно» сделала гениальную иллюстрацию, просто нарисовав два квадратика, один из которых закрасила черным. Таким образом, другой получился тем самым «окном, где опять не спят».

 «Маленького принца» де Сент-Экзюпери – с рождения и по сей день мою любимую книжку – я, конечно же, читала дочери постоянно. И каждый раз после прочтения ее волновал бесконечный вопрос: почему Маленькому принцу необходимо было умереть, чтобы вернуться на свою планету. Мои объяснения про бессмертие души полного ответа ей не давали. Нужна была предметность мотивировки, конкретика. Однажды, когда ей было уже 10 лет, мы возвращались из театра имени Станиславского со спектакля, поставленного по этой книжке.

– И все-таки я не понимаю, – прервала задумчивость дочь, – почему Маленькому принцу умереть понадобилось, чтоб домой, к своей любимой розе вернуться?

И тут я, в качестве аналогичного примера рассказала ей про Мастера и Маргариту, которые, как и Маленький принц, познав главный смысл – абсолютную любовь – умерли, чтоб объединиться навеки. А заодно и про Воланда с компанией, и про Иешуа с Понтием Пилатом рассказала. Дочь новой сказкой очень заинтересовалась:

– А у нас дома есть такая книжка?

– Есть, – отвечаю, только она взрослая и без картинок. Подрастешь чуток – прочитаешь.

Но не тут-то было. Как только мы вернулись домой, дочь, порывшись на стеллажах, быстро обнаружила страшно раритетные тогда, кустарно переплетенные два номера журнала «Москва» конца 1960-х. И представьте, читает – час, другой… Мне даже не по себе стало. Может, – думаю, – у девочки с головой плохо. Я-то ей сюжет адаптировано пересказывала, но, чтоб читать «Мастера» в 10 лет?! Книжка уж явно для этого возраста не простая. Потом я успокоилась, заметив, что читает она главы выборочно, пропуская события в древнем Ершалаиме. Правда, через полгода она уже прочла роман целиком, изрисовав целый альбом иллюстрациями к нему.

Она вообще зарисовывала почти все, что читала, а читала много, видимо потому и вырос из нее книжный график. Больше всего она любит иллюстрировать детские книжки. И не только потому, что прекрасно помнит себя в детстве. И не только в связи с тем, что подобная работа богата особыми возможностями для художника. У нее подрастают два сына, которые вот-вот начнут читать сами. А пока они только рассматривают картинки и в наших фамильных детских книжках, и в новых, купленных уже специально для них. И те и другие мы с удовольствием читаем им вслух под абажуром.